Филип Янси

Много шума из-за церкви

Реальность.ru / Книги / Филип Янси / Много шума из-за церкви

1 2 3 4 5 6

Это большой старый корабль, Билл. Он скрипит, качается, переваливается с борта на борт. Порой так и хочется сойти на берег. Но корабль всегда плывет именно туда, куда надо. Плыл всегда, про должает плыть, будет плыть до конца времен. Независимо от того, поплывешь ты на нем или сойдешь на берег.

Дж. Пауэрc. «Зеленая пшеница».

Я вырос в штате Джорджия. Церковь определяла течение всей моей жизни. Я регулярно посещал воскресные богослужения — утром и вечером. Ходил в церковь по средам, бегал в библейскую школу, на собрания молодежных групп, евангелизационные собрания, миссионерские конференции. Не забывал и о любых других мероприятиях, для которых церковь распахивала свои двери. На мир я смотрел через витражи церковных окон. Церковь говорила мне, во что нужно верить, на что полагаться, как себя вести.

Учась в старших классах, я ходил в церковь, размещавшуюся в блочном доме на территории бывшей конефермы. Неподалеку от нашего «здания» еще оставалось несколько пустовавших заваленных сеном конюшен. Однажды в воскресенье загорелась самая большая конюшня. С воем ворвались пожарные машины, дьяконы бросились разбирать завалы, отвязывать лошадей, а прихожане стояли и смотрели, как оранжевые языки пламени взмывают в небо. Жар ударял в лица. Когда огонь погас, мы чинно вошли в святилище, наполненное теперь запахами гари и угольев, и слушали, как пастор читал импровизированную проповедь об адском пламени, которое, как он нас уверял, раз в семь горячее того, которое мы только что видели.

Этот образ надолго отпечатался у меня в памяти, потому что в тот момент наша церковь действительно пахла «адским огнем и серой». Мы казались себе малым стадом, кочующим в мире, полном опасностей. Один неверный шаг — и мы, оступившись, собьемся с безопасной тропки и угодим в языки адского пламени. Церковь была для нас крепостью, защищавшей от страшного внешнего мира.

Мои походы в ужасный мир, в том числе и посещение государственной школы, были наполнены неловкими моментами. Я краснел от стыда, объясняя классу, почему не могу пойти вместе со всеми в кино и посмотреть голливудскую версию «Отелло». И сегодня я помню саркастические слова учителя биологии, разъяснявшего классу, почему в своем двадцатистраничном докладе мне так и не удалось стереть в порошок 592-страннчный труд Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Однако мне и моим товарищам было приятно ощущать себя гонимым меньшинством. Мы радовались тому, что ухитряемся «жить в миру», будучи «не от мира сего». Я чувствовал себя отважным разведчиком, который знает страшный секрет, известный лишь единицам. «Этот мир — не родной мне. Я в нем лишь странник». Так мы пели. В детстве и юности я не испытывая неприязни к церкви. Она была кораблем, который нес меня по волнам бурного мира.

Моя церковь не одобряла катания на роликах (слишком похоже на танец), игры в боулинг (там пьют!), походов в кино, чтения воскресных газет. Церковь воздвигла глухую стену внешних правил, призванных защитить нас от греховного мира. На свой лад ей это удалось. Сегодня я могу предаваться любому из перечисленных «пороков» и не чувствовать себя грешником. Тем не менее я понимаю, что строгость фундаменталистов удерживала нас от бед: вокруг нас была очерчена граница. Например, мы могли проскользнуть в зал для боулинга, но нам и в голову не пришло бы притронуться к спиртному или наркотикам.

Постепенно я стал понимать, что многие правила безосновательны, а некоторые и совершенно неверны. В южных штатах расизм был одной из составляющих церковной субкультуры. В церкви я регулярно слышал, что черные — мы использовали более грубое слово — это «недочеловеки», необразованные, проклятые Богом рабы. Почти все в моей церкви верили, что Мартин Лютер Книг был «подпевалой коммунистов». Мы безумно радовались каждый раз, когда узнавали, что шериф избил его или запер в кутузку.

От религии, которая крепится на внешних подпорках, очень легко оторваться. Так со мной и случилось. Когда я вкусил жизнь в «большом мире», я уже не смог больше мириться с законничеством, окружавшим меня в детские годы. Слова церковников тут же показались мне лживыми, похожими на «новояз» из книги Джорджа Оруэлла. В церкви говорили о благодати, а жили по закону. Говорили о любви — и ненавидели. К сожалению, когда я оставил южную фундаменталистскую церковь, я отверг не только ее лицемерную личину, но и весь свод ее верований.

Сегодня я вижу, что церковь, окружавшая меня в детские годы, представляла собой нечто большее, чем место для поклонения или духовную общину. Она была управляемой средой, своего рода субкультурой. Сегодня я понимаю, что «жесткая» церковь, в которой брызжут слюной, проклиная грешников, в которой нет места смирению и таинству, «заморозила» мою веру на многие годы. Скажу короче: христианство помешало мне найти Христа. Я провел остаток своей жизни, стараясь вернуться обратно к вере, в церковь. Мой путь к вере — предмет долгого рассказа. Здесь вы его не найдете. В этой книге затрагивается лишь один вопрос: «Зачем нужна церковь?»

Обязан ли глубоко верующий христианин ходить в церковь? Уинстон Черчилль как-то сказал, что его отношение к церкви сродни отношению контрфорса к зданию — он поддерживает его снаружи. Некоторое время я тоже пытался так жить... пока искренне не поверил в церковное учение и не склонил дух свой перед Богом. Я не одинок в этом. Многие называют себя христианами, но немногие ходят в церковь. Многие прошли тот же путь, что и я: они почувствовали, что церковь отвергла и предала их. Есть и другие — те, которым «церковь просто ничего не дает». Следовать за Иисусом — это одно. Совсем иное — идти за вереницей верующих в церковь воскресным утром. Почему же мы поднимаем столько шума из-за церкви? Поэтесса Анна Секстой написала так:

Гвоздями пробили руки Его,
Потом же... потом все надели шляпы.

Когда я размышляю о своем пути, то вижу несколько препятствий, вставших между мной и церковью. Первое — лицемерие. Философа-атеиста Фридриха Ницше как-то спросили, почему он так не любит христиан. Он ответил: «Я бы поверил, что все они спасены, если бы они вели себя иначе... как спасенные».

Я был запуган церковью в детстве, а потому подходил к церковным вратам с неохотой. В воскресное утро христиане надевают лучшие одежды, улыбаются друг другу. Но по собственному опыту я знал, что за этими улыбками порой скрывается взаимная неприязнь. У меня возникала аллергия на любые проявления лицемерия, пока однажды я не задал себе вопрос: «Во что бы превратилась церковь, если бы каждый человек в ней был похож на меня?». И тут я глубоко задумался о собственной духовности, перестав помышлять об остальных.

Я осознал, что судья церковного лицемерия — Бог. Я понял, что вершить суд может только Господь. «У него лучше получится», — подумал я. Я стал спокойнее, мягче, научился прощать. Да и что говорить: разве бывают совершенные мужья и жены? Родители и дети? Но ведь на этом основании мы не отменяем институт брака и семьи! Так зачем же «отменять» церковь?

Второе препятствие имеет чисто культурный характер. «Церкви искателей» тогда еще не были изобретены. Я же уяснил для себя, что воскресное утро в одиннадцать часов сильно отличалось от всего остального времени. Ни в какой другой день недели мне не приходилось сидеть прямо по тридцать-сорок минут в жестком кресле и выслушивать нравоучения. Ни в какое другое я не пел песни, написанные век, а то и два назад. Я чувствовал себя, как один из родственников Флэннери О'Коннор, который начал посещать церковь лишь по одной причине. «Богослужение было настолько кошмарным, что я понял: видимо, есть высшие причины, заставляющие людей высиживать его».

У О'Коннор было правило: садиться за письменный стол каждое утро, чтобы, если придет в голову мысль, записать ее. Бывшая католичка Нэнси Мэйрс пишет в мемуарах «Простые времена», что вернулась в церковь подобным же образом. Она колебалась в вере, но решила посещать мессу для того, чтобы подготовить в душе место, «куда вера смогла бы влиться». Она узнала, что не всех ведет в церковь вера. Некоторые идут туда «с пустыми руками». Порой церковь восполняет их пустоту.

Моей пустоте мешала заполниться сама церковная структура. Мне нравились небольшие собрания, где люди рассказывали о своей жизни, обсуждали вопросы веры, вместе молились. А вот формальное церковное богослужение с его рутиной, повторениями, толпами народа, объявлениями, с командами «встать — сесть» раздражало меня. Чем дольше не ходишь в церковь, тем более странным все в ней кажется. Я понял, что потерял привычку к церковной жизни.

Мне стало легче, когда я прочел, что Клайву Льюису и другим видным христианам, которые хотели поклоняться Богу, церковь часто не помогала, а мешала исполнить это желание. Например, лауреат Пулицеровской премии Анни Диллард так однажды описала свою церковь:

Неделю за неделей я умилялась от созерцания плачевного состояния линолеума на полу; никакие цветы не могли украсить помещение. Звуки ужасающего пения, которое я так любила, заунывное чтение Библии, пустота и отстраненность богослужения, ужасная напыщенность проповедей, ощущение бессмысленности всего происходящего — все это лишь подчеркивало: какое чудо, что мы пришли сюда. Мы возвращаемся. Мы приходим. Неделя за неделей мы выдерживаем все это.

Даже сейчас, когда я пишу эти слова, я качаю головой в удивлении. Вспоминаю, каким был более двадцати лет назад, и удивляюсь, как страстно я тогда относился ко всему церковному. Теперь моя старая привычка вернулась ко мне. Уже многие годы эта рутина, которая раньше так раздражала меня, кажется мне чем-то вроде пары старых удобных тапочек. Теперь я люблю петь гимны, знаю, когда вставать и когда садиться, выслушиваю объявления, потому что мне небезразлично, что происходит в церкви. Тем не менее я заставляю себя вспоминать о своих прежних ощущениях, ибо они созвучны чувствам тех, кому трудно преодолеть культурный барьер между миром и церковью.

Почему изменилось мое отношение к церкви? Скептик скажет, что я просто перестал высоко поднимать планку или же «попривык» к церкви, как привык после долгих мучений слушать оперу. Но я чувствую, что здесь все не так просто. Церковь дала мне то, что я не мог получить ни в каком другом месте. Святой Иоанн Креста писал: «Добродетельная, но одинокая душа... подобна горящему угольку. Она не разгорается, а лишь остывает». Я думаю, он прав.

Христианство — это не интеллектуальная личная вера. Христианин может жить только в общине. Видимо, именно по этой причине я так и не смог разочароваться в церкви. В глубине души я чувствовал, что у церкви есть что-то очень-очень нужное мне.

Стоит на время оставить церковь, как я замечаю, что мне становится хуже. Вера моя увядает, и я покрываюсь коркой «безлюбия». Я охладеваю, а не разгораюсь. А потому, несмотря на все мои уходы из церкви, я неизменно возвращаюсь обратно.

В прошлом мои отношения с церковью складывались не очень гладко, но я с трудом могу представить свою жизнь без нее. Когда мы с женой переехали в другой штат, то первым делом стали искать церковь. Если воскресенье проходило без похода в церковь — мы ощущали пустоту.

Как я мог из скептика превратиться в горячего поборника церкви, из зрителя сделаться участником? Знаю ли я сам, отчего изменилось мое отношение к церкви? Отвечу так: за годы я узнал, чего нужно искать в ней. В детстве у меня не было права выбора: я не мог выбрать себе приход, как не мог выбирать школу. В зрелые годы я менял церкви одну за другой. За это время я узнал: чтобы найти подходящую, нужно заглянуть внутрь себя. Как только я научился этому, у меня тут же пропали вопросы, к какой деноминации эта церковь относится и пр.

Когда я иду в церковь, то смотрю вверх, вокруг себя, выглядываю за церковные стены и всматриваюсь внутрь себя. Это помогло: мне уже не приходилось терпеть церковь. Я научился любить ее.

Я обо всем этом рассказываю, зная, что немало людей — к примеру, в крохотных городках — не имеют большого выбора. Но я верю, что многие изменяют свое отношение к церкви благодаря этому новому взгляду. Если мы поймем предназначение церкви, то, став ее членами, сумеем помочь ей стать такой, какой хочет ее видеть Бог.

Взгляд вверх

Раньше я подходил к церкви с чисто потребительскими мерками. Богослужение было для меня своеобразным представлением: хочу увидеть то, что мне понравится, развлеките меня.

Именно о подобных мне людях Серен Кьеркегор сказал: «Церковь представляется нам театром, мы сидим, внимательно наблюдаем за актером на сцене, к которому приковано внимание всех. Если нам понравится, мы выразим благодарность аплодисментами и одобрительными возгласами. Но церковь — полная противоположность театру. В церкви Бог — зритель, наблюдающий за нашим поклонением. Проповедник — вовсе не ведущий актер, он больше похож на суфлера, незаметного помощника, который сидит возле сцены и шепотом бросает подсказки».

Самое главное происходит в сердцах прихожан, а не на сцене. После богослужения мы должны уходить с одним-единственным вопросом: «Доволен ли Бог происходящим?» (хотя иногда мы спрашиваем: «Что я получил от церкви?»). Во время богослужения я стараюсь не отводить глаз от небес, смотреть поверх голов, на Бога.

Такая перемена во взгляде на церковь помогает мне спокойно относиться к бесталанности, которую я встречаю во многих храмах. Чтобы не получилось, что пастор находится в центре богослужения, многие церкви стараются задействовать как можно больше прихожан, которые сочиняют стихи и песни, разыгрывают сценки, поют дуэтами и квартетами, украшают церковь, выражают свои чувства в танце. Сознаюсь: все эти упражнения мало помогают мне входить в молитвенное состояние или прославлять Бога.

Но постепенно до меня дошло: не прихожане, а Сам Бог главный зритель в храме. Я стараюсь учиться у Клайва Льюиса, который как-то написал о своей церкви:

Мне очень не нравились их гимны, которые я считал третьесортными стихами, положенными на четырехсортную музыку. Но со временем я увидел их главное достоинство... Я понял, что гимны (просто четырехсортную музыку) с самоотречением и пользой для своей души поет сидящий по соседству со мной престарелый святой в калошах. А потом я понял еще одно: я не достоин мыть ему калоши. Подобные открытия выводят человека из состояния горделивого одиночества.

Церковь существует не для того, чтобы развлекать, делать людей нерешительными и ранимыми, раздувать их самомнение или способствовать поиску друзей. Она нужна для того, чтобы поклоняться Богу. Если она этого не делает, ей не устоять. Я понял, что служители, музыка, церковные таинства и прочие «ловушки» богослужения — это лишь помощники, которые ведут богопоклонение к конечной цели — единению с Богом. Стоит мне почувствовать, что я забываю об этом факте, — и я тут же открываю Ветхий Завет, который в мельчайших деталях описывает богослужение в скинии, не менее подробно, чем Новый Завет — жизнь Христа. Библия рассказывает нам главным образом о том, что угодно Богу — о поклонении. Вальтер Винк отмечает, что, поклоняясь Богу, мы вспоминаем о том, «кто в доме хозяин».

Сидя в церкви, я сам решаю — смотреть мне на кафедру или же возводить взгляд к небесам. Тот же Бог, Который подробно рассказывал израильтянам, как приносить в жертву животных, потом провозгласил: «Мне не нужны ни быки из стоил твоих, ни козы из загонов твоих, ибо всякое животное лесное Мое, и скот на тысяче гор — Мой» (см. Псалом 49:9-10). Израильтяне так старательно выполняли внешние предписания, что забыли о главном: в жертву Богу нужно приносить сердце, смиренную и благодарную душу. Посещая церковь, я стараюсь теперь смотреть внутрь себя, а не сидеть, развалясь, будто театральный критик.

Я бывал в католических и православных церквях. Богослужения в них никак не соответствуют потребительскому американскому мировосприятию. Католическая служба не уделяет привычного внимания проповеди, да и мало кто из проповедников смог бы заинтриговать современного прихожанина. Когда я спрашивал, почему католическая церковь так пренебрегает проповедью, в ответ служители лишь пожимали плечами. Для католиков таинство Святого причастия или месса — это и есть центр богослужения. Именно они ведут к общению с Богом.

В православных церквях службы проводятся на церковнославянском языке, который прихожане понимают очень плохо. Литургия сосредоточена вокруг Евангелия. Многие священники здесь тоже обходятся без проповеди. Главное в православной литургии — поклонение, а священники, иконы, убранство церквей, благовонные курения, хор — это лишь проводники к Богу.

По многим причинам я продолжаю ходить в протестантскую церковь, в которой огромное внимание уделяют Слову, провозглашаемому с кафедры. Но я перестал беспокоиться о музыке, порядке богослужения и прочих деталях, которые так раздражали меня в период исканий. Я слишком много внимания обращал на внешние атрибуты, забывая о глубинном смысле поклонения. А ведь поклонение ведет к встрече с Богом.

Реальность.ru / Книги / Филип Янси / Много шума из-за церкви

Обсудить на Форуме