|
|
|
стр. 7
МОРАЛЬ И
ПСИХОАНАЛИЗ
Я сказал, что нам не удастся
установить христианского общества до тех пор, пока большинство из нас не
станет христианами. Это, конечно, не значит, что мы можем отказаться от
преобразований общества вплоть до какой-то воображаемой даты. Напротив,
нам следует взяться за два дела одновременно: первое – мы должны искать
все возможные пути для применения Золотого правила в современном
обществе; и второе – мы сами должны стремиться стать такими людьми,
которые действительно будут применять это правило, если увидят, как это
делать. А сейчас я хочу начать разговор о том, что такое "хороший
человек" в христианском понимании.
Прежде чем я перейду к
деталям, я хотел бы остановиться на двух пунктах более общего характера.
Во-первых, христианская
мораль объявляет себя инструментом, который способен наладить
человеческую машину, и, я думаю, вам интересно узнать, есть ли
что-нибудь общее у христианства с психоанализом, который как будто бы
предназначен для той же цели. Тут нам придется установить четкое
разграничение между двумя вопросами: между существующими медицинскими
теориями и техникой психоанализа, с одной стороны, и общим философским
взглядом на мир, который Фрейд и другие связывали с психоанализом, – с
другой. Философия Фрейда прямо противоречит христианству и философии
другого великого психолога – Юнга. Когда Фрейд говорит о том, как
лечить неврозы, он рассуждает как специалист в своей области. Но когда
он переходит к вопросам философии, то превращается в любителя. Поэтому
есть все основания прислушиваться к нему в первом случае, но не во
втором. Именно так я и поступаю, и с тем большей уверенностью, что
убедился: когда Фрейд оставляет свою тему и принимается за другую,
которая мне знакома (я имею ввиду языкознание), то проявляет крайнее
невежество. Однако сам психоанализ, независимо от всех философских
обоснований и выводов, которые делают из него Фрейд и его последователи,
ни в какой мере не противоречит христианству. Его методика перекликается
с христианской моралью во многих пунктах. Поэтому неплохо, если бы
каждый проповедник познакомился – более или менее – с психоанализом.
Но надо при этом помнить, что психоанализ и христианская мораль не идут
рука об руку от начала и до конца, поскольку задачи перед ними
поставлены разные.
Когда человек делает выбор в
области морали – налицо два процесса. Первый – сам акт выбора. Второй
– проявление различных чувств, импульсов и тому подобного, зависящих от
психологической установки человека и как бы являющихся тем сырьем, из
которого "лепится" решение. Существуют два вида такого сырья. В основе
первого лежат чувства, которые мы называем нормальными, поскольку они
типичны для всех людей. Второй -определяется набором более или менее
неестественных чувств, вызванных какими-то отклонениями от нормы на
уровне подсознания.
Страх перед теми или иными
вещами, которые действительно представляют опасность, будет примером
первого вида: безрассудный страх перед котами или пауками – примером
второго вида. Стремление мужчины к женщине относится к первому виду;
извращенное стремление одного мужчины к другому – ко второму. Что же
делает психоанализ? Он старается избавить человека от
противоестественных чувств, чтобы предоставить ему более
доброкачественное "сырье" в момент морального выбора. Мораль же имеет
дело с самими актами выбора.
Давайте рассмотрим это на
примере. Представьте себе, что трое мужчин отправляются на войну. Один
из них испытывает естественный страх перед опасностью, свойственный
каждому нормальному человеку; он подавляет этот страх с помощью
нравственных усилий и становится храбрецом. Теперь предположим, что двое
других из-за отклонений в подсознании страдают преувеличенным страхом,
победить который не дано никаким нравственным усилиям. Далее представим,
что в военное подразделение, где они служат, приезжает психоаналитик,
исцеляет их от противоестественного страха и теперь эти двое ничем не
отличаются от первого, нормального мужчины. Это разрешение
психологических проблем. Однако тут-то и возникает проблема
нравственная. Почему? Да потому, что теперь, когда оба страдавших
отклонениями от нормы излечились, они могут избрать совершенно разные
линии поведения. Первый из них может сказать: "Слава Богу, я избавился
от этого идиотского страха. Теперь я могу делать то, к чему всегда
стремился,– исполнять свой долг перед родиной".
Однако другой может рассудить
иначе: "Ну что ж, я очень рад, что сейчас я чувствую себя сравнительно
спокойно под пулями. Но это, конечно, не меняет моего намерения. Чем
лезть в пекло самому, позволю кому-нибудь другому, если только
представится возможность, принять огонь на себя. Вот хорошо! Теперь я
смогу уберечь себя, не привлекая при этом внимания".
Разница - чисто моральная,
психоанализ в этом случае бессилен. Как бы вы ни улучшали исходное
"сырье", вам все-таки придется столкнуться со свободным выбором,
который, в конечном счете, продиктован тем, на какое место человек
ставит свои интересы – на первое или на последнее. Именно нашим
свободным выбором – и только им – определяется мораль.
Плохой психологический
материал – не грех, а болезнь. Тут требуется не покаяние, а лечение.
Это, между прочим, очень важно понимать. Люди судят друг о друге по
внешним проявлениям. Бог судит пас на основе того морального выбора,
который мы делаем. Когда психически больной человек, испытывающий
патологический страх к кошкам, движимый добрыми побуждениями, заставляет
себя подобрать котенка, вполне возможно, что в глазах Бога он проявляет
больше мужества, чем здоровый человек, награжденный медалью за храбрость
в сражении. Когда человек, крайне испорченный с детства, привыкший
думать, что жестокость – это достоинство, проявляет хоть немножечко
доброты или воздерживается от жестокого поступка и, таким образом,
рискует быть осмеянным друзьями, он, быть может, в глазах Бога делает
больше, чем сделали бы мы с вами, пожертвовав жизнью ради друга.
К этой же самой идее можно
подойти и с другой стороны. Многие из нас производят впечатление очень
милых, славных людей. Но на деле, возможно, мы приносим лишь
незначительную часть той пользы, которую могли бы принести, принимая во
внимание нашу хорошую наследственность и отличное воспитание. Поэтому в
действительности мы хуже, чем те, кого сами считаем злодеями. Можем ли
мы с уверенностью сказать, как бы мы себя повели, если бы были наделены
психологическими комплексами, да вдобавок плохо воспитаны и, сверх
всего, получили бы власть, ну, скажем, Гиммлера? Вот почему христианам
сказано: не судите.
Мы видим только плоды,
которые получились из сырья вследствие выбора, сделанного человеком. Но
Бог судит его не за качество сырья, а за то, как он использовал его.
Большая часть психологических свойств зависит от физиологических
особенностей, но когда тело отмирает, остается лишь нетленный истинный
человек, который выбирал и теперь несет ответственность за лучшее или
худшее использование того материала, что был в его распоряжении.
Всевозможные добродетельные поступки, которые мы считали проявлением
наших собственных достоинств, были, оказывается, результатом нашего
хорошего пищеварения, и они не зачтутся нам; не зачтется и другим многое
плохое, что совершали они по причине различных комплексов или плохого
здоровья. И тогда, наконец, мы впервые увидим каждого таким, каков он
есть. Нас ожидает немало сюрпризов.
Все это ведет ко второму
пункту. Люди часто думают о христианской морали как о сделке. Бог
говорит: "Если вы выполните столько-то правил, я награжу вас. А если вы
не будете их соблюдать, то поступлю с вами иначе". Я не думаю, что это
наилучшее понимание христианской морали. Скорее, делая выбор, вы
чуть-чуть преобразуете основную, истинную часть самого себя, ту часть,
которая ответственна за выбор, во что-то новое, чем она прежде не была.
И если взять всю вашу жизнь в целом, со всеми бесчисленными выборами, то
окажется, что на протяжении всей жизни вы медленно обращали эту главную
часть либо в небесное, либо в адское существо; либо в такое, которое
пребывает в гармонии с Богом, с другими, себе подобными созданиями и с
самим собой, либо в иное, пребывающее и с Богом, и с себе подобными, и с
собою – в состоянии войны. Относиться к первой категории значит
принадлежать небу, то есть вкушать радость и мир, обретать знание и
силу. Быть же существом второй категории означает терзаться безумием и
страхом, страдать от гнева, бессилия и вечного одиночества. Каждый из
нас в каждый данный момент своего существования движется либо в том,
либо в другом направлении.
В этом – объяснение одной
особенности, которая постоянно озадачивала меня у христианских авторов:
в иной момент они кажутся крайне строгими, а в иной – чересчур
снисходительными и либеральными. Они говорят о грешных мыслях как о
чем-то невероятно серьезном: а затем, касаясь самых страшных убийц и
предателей, заявляют: стоит им только раскаяться, и они будут прощены.
Позднее я пришел к выводу, что они правы. Ведь их мысли прикованы к той
зарубке, которую оставляет каждый наш поступок на крошечной, но главной
части человеческого "я"; никто в этой жизни его не видит, но все мы
будем терзаться или – наоборот – наслаждаться им вечно. Один человек
занимает такое положение, что его гнев приведет к кровопролитию и гибели
тысяч людей. Положение другого таково, что, каким бы гневом он ни пылал,
над ним будут только смеяться. Однако маленькая зарубка на внутреннем
"я" каждого из них может быть одинаковой в обоих случаях. Каждый из них
причинил себе вред, и если каждый из них не покается, то в следующий раз
ему будет еще труднее противиться искушению гнева, и с каждым новым
разом гнев его будет все яростнее. Однако если каждый из них всерьез,
по-настоящему обратится к Богу, то сумеет выпрямить вывих, который
исказил его внутреннее "я"; и каждый из них в конечном счете обречен,
если не сделает этого. Масштабы поступка, как они видятся со стороны,
роли не играют.
И еще одно, последнее.
Помните, я говорил, что правильное направление ведет не только к миру,
но и к знанию. По мере того как человек становится лучше, он яснее видит
то зло, которое еще остается в нем; становясь же хуже, меньше замечает
его в себе. Умеренно плохой человек знает, что он не очень хорош, тогда
как человек, насквозь испорченный, полагает, что с ним все в порядке. О
том, что это так, говорит нам здравый смысл. Вы понимаете, что значит
спать, когда бодрствуете, а не когда спите. Вы заметите арифметические
ошибки, когда голова ваша работает четко и ясно: делая ошибки, вы их не
замечаете. Вы можете понять природу опьянения только трезвым, а не когда
пьяны. Хорошие люди знают и о добре, и о зле; плохие не знают ни о том,
ни о другом.
НРАВСТВЕННОСТЬ В ОБЛАСТИ ПОЛА
А теперь мы должны
рассмотреть, как относится христианская мораль (нравственность) к
вопросу половых отношений и что христиане называют добродетелью
целомудрия. Христианское правило целомудрия не следует путать с
общественными правилами скромности, приличия или благопристойности.
Общественные правила приличия устанавливают, до какого предела допустимо
обнажать человеческое тело, каких тем прилично касаться в разговоре и
какие выражения употреблять в соответствии с обычаями данного
социального круга. Таким образом, нормы целомудрия одни и те же для всех
христиан во все времена, правила приличия меняются. Девушка с
Тихоокеанских островов, которая едва-едва прикрыта одеждой, и
викторианская леди, облаченная в длинное платье, закрытое до самого
подбородка, могут быть в равной степени приличными, скромными или
благопристойными, согласно стандартам общества, в котором они живут; и
обе, независимо от одежды, которую носят, могут быть одинаково
целомудренными (или, наоборот, нескромными). Отдельные слова и
выражения, которыми целомудренные женщины пользовались во времена
Шекспира, можно было бы услышать в девятнадцатом веке только от женщины,
потерявшей себя. Когда люди нарушают правила пристойности, принятые в их
обществе, чтобы разжечь страсть в себе или в других, они совершают
преступление против нравственности. Но если они нарушают эти правила по
небрежности или невежеству, то повинны лишь в плохих манерах. Если, как
часто случается, они нарушают эти правила намеренно, чтобы шокировать
или смутить других, это не обязательно говорит об их нескромности,
скорее – об их недоброте.
Только недобрый человек
испытывает удовольствие, ставя других в неловкое положение. Я не думаю,
чтобы чрезмерно высокие и строгие нормы приличия служили доказательством
целомудрия или помогали ему; и потому значительное упрощение и
облегчение этих норм в наши дни рассматриваю как явление положительное.
Однако тут есть и неудобство:
люди различных возрастов и несхожих типов признают различные стандарты
приличия. Создается большая неразбериха. Я думаю, пока она остается в
силе, старым людям или людям со старомодными взглядами следует очень
осторожно судить о молодежи. Они не должны делать вывод, что молодые или
"эмансипированные" люди испорчены, если (согласно старым стандартам) они
ведут себя неприлично. И наоборот, молодым людям не следует называть
старших ханжами или пуританами из-за того, что, те не в состоянии с
легкостью принять новые стандарты. Подлинное желание видеть в других все
хорошее, что в них есть, и делать все возможное, чтобы эти "другие"
чувствовали себя как можно легче и удобнее, привело бы к решению
большинства подобных проблем.
Целомудрие – одна из
наименее популярных христианских добродетелей. В этом вопросе нет
исключений; христианское правило гласит: "Либо женись и храни абсолютную
верность супруге (или супругу), либо соблюдай полное воздержание". Это
настолько трудное правило, и оно настолько противоречит нашим
инстинктам, что напрашивается вывод: либо не право христианство, либо с
нашими половыми инстинктами в их теперешнем состоянии что-то не в
порядке. Либо то, либо другое. И конечно, будучи христианином, я считаю,
что неладно с нашими половыми инстинктами.
Но так считать у меня есть и
другие основания. Биологическая цель сексуальных отношений – это дети,
как биологическая цель питания – восстановление нашего организма. Если
мы будем есть, когда нам хочется и сколько нам хочется, то, скорее
всего, мы будем есть слишком много, но все-таки не катастрофически
много. Один человек может есть за двоих, но никак не за десятерых.
Аппетит переходит границу биологической цели, но не чрезмерно. А вот
если молодой человек даст волю своему половому аппетиту и если в
результате каждого акта будет рождаться ребенок, то в течение десяти лет
этот молодой человек сможет заселить своими потомками небольшой город.
Этот вид аппетита несоразмерно выходит за границу своих биологических
функций. Рассмотрим это с другой стороны. На представление стриптиза вы
можете легко собрать огромную толпу. Всегда найдется достаточно желающих
посмотреть, как раздевается на сцене женщина. Предположим, мы приехали в
какую-то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравшимися ради
довольно странного спектакля: на сцене стоит блюдо, прикрытое салфеткой,
затем салфетка начинает медленно подниматься, постепенно открывая
взгляду содержимое блюда; и перед тем как погаснут театральные огни,
каждый зритель может увидеть, что на блюде лежит баранья отбивная или
кусок ветчины. Когда вы увидите все это, не придет ли вам в голову, что
у жителей этой страны что-то неладное с аппетитом? Ну а если кто-то,
выросший в другом мире, увидел бы сцену стриптиза, не подумал ли бы он,
что с нашим половым инстинктом что-то не в порядке?
Один критик заметил, что,
если бы он обнаружил страну, где пользуется популярностью этакий акт
"стриптиза", он решил бы, что народ в этой стране голодает. Критик хотел
сказать, что увлечение стриптизом похоже не на половое извращение, но
скорее на половое голодание. Я согласен с ним, что если в какой-то
неизвестной стране люди проявляют живой интерес к упомянутому
"стриптизу" отбивной, то одним из объяснений мог бы быть голод. Однако
сделаем следующий шаг и проверим нашу гипотезу, выяснив, много или мало
пищи потребляет житель предполагаемой страны. Если наблюдения покажут,
что едят здесь немало, нам придется отказаться от первоначальной
гипотезы и поискать другое объяснение. Так и с зависимостью между
половым голоданием и интересом к стриптизу: мы должны выяснить,
превосходит ли половое воздержание нашего века половое воздержание
других столетий, когда стриптиза не было. Такого воздержания мы не
находим. Противозачаточные средства резко снизили риск, связанный с
половыми излишествами, и ответственность за них и в пределах брака, и
вне его; общественное мнение стало гораздо более снисходительным к
незаконным связям и даже к извращениям по сравнению со всеми остальными
веками с послеязыческих времен. К тому же гипотеза о "половом голодании"
не единственно возможное объяснение. Каждый знает, что половой аппетит,
как и всякий другой, стимулируется излишествами. Вполне возможно, что
голодающий много думает о еде. Но то же самое делает и обжора.
И еще одно, третье
соображение. Немногие желают есть то, что пищей не является, или делать
с пищей что-либо другое, а не есть ее. Иными словами, извращенный
аппетит к пище – вещь крайне редкая. А вот извращения сексуальные –
многочисленны, пугающи и с трудом поддаются лечению. Мне не хотелось бы
вдаваться во все эти детали, но придется. Делать это приходится потому,
что в последние двадцать лет нас день за днем кормили отборной ложью о
сексе. Нам повторяли до тошноты, что половое желание в такой же степени
правомерно, как и любое другое естественное желание; нас убеждали, что,
если только мы откажемся от глупой викторианской идеи подавлять это
желание, все в нашем человеческом саду станет прекрасно. Это –
неправда. Как только вы, отвернувшись от пропаганды, переведете взгляд
на факты, вы увидите, что это ложь.
Вам говорят, что половые
отношения пришли в беспорядок из-за того, что их подавляли. Но в
последние 20 лет их не подавляют. О них судачат повсюду, весь день
напролет, а они все еще не пришли в норму. Если вся беда в подавлении
секса, в замалчивании, то с наступлением свободы проблема должна бы
разрешиться. Однако этого не случилось. Я считаю, что все было как раз
наоборот: когда-то, в самом начале, люди начали обходить этот вопрос
именно из-за того, что он выходил из-под контроля, превращался в
чудовищную неразбериху.
Современные люди говорят: "В
половых отношениях нет ничего постыдного". Под этим они могут
подразумевать две вещи. Они могут иметь в виду, что нет ничего
постыдного как в том, что человечество воспроизводит себя определенным
способом, так и в том, что способ этот сопряжен с удовольствием. Если
так, то они правы. Христианство полностью с этим согласно. Беда не в
самом способе и не в удовольствии. В старину христианские учителя
говорили: "Если бы человек не пал, то получал бы гораздо больше
удовольствия от половых отношений, чем получает теперь". Я знаю, что
некоторые туповатые христиане создали впечатление, будто с точки зрения
христианства половые отношения, тело, физические удовольствия – зло
сами по себе. Эти люди совершенно не правы. Христианство – почти
единственная из великих религий, которая одобрительно относится к телу,
которая считает, что материя – это добро, что Сам Бог однажды облекся в
человеческое тело, что нам будет дано какое-то новое тело даже на
небесах и это новое тело станет существенной составной частью нашего
счастья, нашей красоты, нашей силы. Христианство возвеличило брак
больше, чем любая другая религия, и почти все величайшие поэмы о любви
написаны христианами. Если кто-нибудь говорит, что половые отношения –
зло, христианство тут же возражает.
Однако когда сегодня люди
говорят: "В половых отношениях нет ничего постыдного", они могут
подразумевать, что нет ничего предосудительного в том положении, в
котором пребывают эти отношения сегодня. Если они это имеют в виду, то,
я думаю, они не правы. Я считаю, что сегодняшнее положение с сексом –
весьма и весьма постыдное. Нет ничего постыдного в наслаждении едой; но
было бы крайне позорно для человечества, если бы половина населения
земного шара сделала пишу главным интересом в своей жизни и проводила
время, глядя на картинки, изображающие съедобное, облизываясь и пуская
слюну. Я не хочу сказать, что мы с вами лично ответственны за
сложившуюся ситуацию. Мы страдаем от искаженной наследственности,
которую передали нам наши предки. Кроме того, мы выросли под гром
пропаганды невоздержания. Существуют люди, которые ради прибыли желают,
чтобы наши половые инстинкты были постоянно возбуждены, потому что
человек, одержимый навязчивой идеей или страстью, едва ли способен
удержаться от расходов на ее удовлетворение. Бог знает о нашем положении
и, когда Он будет нас судить, примет во внимание все трудности, которые
нам приходилось преодолевать. Важно только, чтобы мы искренне и
настойчиво желали преодолеть эти трудности.
Мы не можем исцелиться
прежде, чем захотим. Те, которые действительно ищут помощи, получают ее.
Но многим современным людям даже пожелать этого трудно. Легко думать,
будто мы хотим чего-то, когда на самом деле вовсе этого не хотим. Давно
еще один известный христианин сказал, что когда он был молодым, то
постоянно молился, чтобы Бог наделил его целомудрием. И лишь много лет
спустя он осознал, что, пока его губы шептали: "О Господи, сделай меня
целомудренным", сердце втайне добавляло: "Только, пожалуйста, не
сейчас". То же самое может случиться и с молитвами о других
добродетелях.
Существуют три причины,
почему в настоящее время нам особенно трудно желать целомудрия; я уже не
говорю о том, чтобы достичь его.
Во-первых, наша искаженная
природа, бесы, искушающие нас, и вся современная пропаганда похоти,
объединившись, внушают нам, что желания, которым мы противимся, так
естественны и разумны и направлены на укрепление нашего здоровья, что
сопротивление им – своего рода ненормальность, почти извращение. Афиша
за афишей, фильм за фильмом, роман за романом связывают склонность к
половым излишествам с физическим здоровьем, естественностью, молодостью,
открытым и веселым характером. Подобная параллель – лжива. Как всякая
сильно действующая ложь, она замешана на правде, о которой мы говорили
выше: половое влечение само по себе (за исключением излишеств и
извращений) – нормальный и здоровый инстинкт. Ложь – в предположении,
что любой половой акт, которого вы желаете в данный момент, здоров и
нормален. Даже если оставить христианство в стороне, с точки зрения
элементарной логики это лишено смысла. Ведь очевидно, что уступка всем
нашим желаниям ведет к импотенции, болезням, ревности, лжи и всему тому,
что никак не согласуется со здоровьем, веселым нравом и открытостью.
Чтобы достичь счастья даже в этом мире, необходимо быть как можно более
воздержанным. Поэтому нет оснований считать, что любое сильное желание
естественно и разумно. Каждому здравомыслящему и цивилизованному
человеку должны быть присущи какие-то принципы, руководствуясь которыми
он одни свои желания осуществляет, другие отвергает. Один человек
руководствуется христианскими принципами, другой – гигиеническими,
третий – социальными. Настоящий конфликт происходит не между
христианством и "природой", а между христианскими принципами и
принципами контроля над "природой". Ведь "природу" (то есть естественные
желания) так или иначе приходится контролировать, если мы не желаем
разрушить свою жизнь. Следует признать, что христианские принципы строже
других. Но христианство само помогает верующему в соблюдении их, тогда
как при соблюдении других принципов вы никакой внешней помощи не
получаете.
Во-вторых, многих людей
отпугивает самая мысль о том, чтобы всерьез следовать христианским
принципам целомудрия, ибо они считают (прежде, чем попробовали), что это
невозможно. Но, испытывая что бы то ни было, нельзя думать о том,
возможно это или нет. Ведь над экзаменационной задачей человек не
раздумывает, но старается сделать все, на что способен. Даже самый
несовершенный ответ будет как-то оценен; но если он вообще не ответит на
вопрос, то и оценки не получит. Не только на экзаменах, но и на войне,
либо занимаясь альпинизмом, или когда учатся кататься на коньках,
плавать или ездить на велосипеде, даже застегивая тугой воротник
замерзшими пальцами, люди часто совершают то, что казалось невозможным
прежде, чем они попробовали. Поразительно, на что мы способны, когда
заставляет необходимость.
Мы можем быть уверены в том,
что совершенного целомудрия, как и совершенного милосердия, не
достигнуть одними человеческими усилиями. Вы должны попросить Божьей
помощи. Но даже после того, как вы ее попросили, долгое время вам может
казаться, что вы этой помощи не получаете или получаете ее недостаточно.
Не падайте духом. Всякий раз, когда оступаетесь, просите прощения,
собирайтесь с духом и делайте новую попытку. Очень часто поначалу Бог
дает не самую добродетель, а силы на все новые и новые попытки. Какой бы
важной добродетелью ни было целомудрие (или храбрость, или правдивость,
или любое другое достоинство), самый процесс развивает в нас такие
душевные навыки, которые еще важнее. Этот процесс освобождает нас от
иллюзий об эффективности собственных усилий и учит во всем полагаться на
Бога. Мы учимся, с одной стороны, тому, что не можем полагаться на самих
себя даже в наши лучшие моменты, а с другой – тому, что и в случае
самых ужасных неудач нам не следует отчаиваться, потому что неудачи наши
– прощены. Единственной роковой ошибкой для нас было бы успокоиться на
том, что мы есть, не стремясь к совершенству;
В-третьих, люди часто
превратно понимают то, что в психологии называется "подавлением".
Психология учит, что "подавляемые половые инстинкты" представляют из
себя серьезную опасность. Но слово "подавляемые" – технический термин.
Оно не значит "пренебрегаемые" или "отвергаемые". Подавленное желание
или мысль отбрасывается в наше подсознание (обычно в очень раннем
возрасте) и может возникнуть в сознании только в видоизмененной до
неузнаваемости форме. Подавленные половые инстинкты могут проявляться
как нечто, не имеющее к сексу никакого отношения. Когда подросток или
взрослый человек сопротивляется какому-то осознанному желанию, он ни в
коей мере не создает для себя опасности "подавления". Напротив, те, кто
серьезно пытаются хранить целомудрие, лучше осознают половую сторону
своей природы и знают о ней гораздо больше, чем другие люди. Они познают
свои желания, как Веллингтон знал Наполеона или как Шерлок Холмс знал
Мориарти; они разбираются в них, как крысолов в крысах, а
слесарь-водопроводчик – в протекающих трубах. Добродетель – пусть даже
не достигнутая, но желаемая – приносит свет, излишества лишь
затуманивают сознание.
И наконец, несмотря на то что
мне пришлось так долго говорить о сексе, я хочу, чтобы вы ясно поняли:
центр христианской морали – не здесь. Если кто-нибудь полагает, что
отсутствие целомудрия христиане считают наивысшим злом, то он
заблуждается. Грехи плоти – очень скверная штука, но они наименее
серьезные из всех грехов. Самые ужасные, вредоносные удовольствия чисто
духовны: это удовольствие соблазнять других на зло; желание навязывать
другим свою волю, клеветать, ненавидеть, стремиться к власти. Ибо во мне
живут два начала, соперничающие с тем "внутренним человеком", которым я
должен стремиться стать. Это – животное начало и дьявольское. Последнее
– наихудшее из них. Вот почему холодный самодовольный педант, регулярно
посещающий церковь, может быть гораздо ближе к аду, чем проститутка. Но
конечно, лучше всего не быть ни тем, ни другой. |
|
|
Домой 
Новости
Книги
Словарь
Связь
Поиск