|
|
стр. 1
ЧАСТЬ
ПЕРВАЯ
Мир двойствен для человека в силу двойственности
его соотнесения с ним.
Соотнесенность человека двойственна в силу двойственности основных слов,
которые он может сказать.
Основные слова суть не отдельные слова, но пары слов.
Одно основное слово – это сочетание Я-Ты.
Другое основное слово – это сочетание Я-Оно; причем, не меняя основного
слова, на место Оно может встать одно из слов Он и Она.
Таким образом, двойственно также и Я человека.
Ибо Я основного слова Я-Ты отлично от Я основного слова Я-Оно.
* * *
Основные слова не выражают нечто такое, что могло бы быть вне их, но,
будучи сказанными, они полагают существование.
Основные слова исходят от существа человека.
Когда говорится Ты, говорится и Я сочетания Я-Ты.
Когда говорится Оно, говорится и Я сочетания Я-Оно.
Основное слово Я-Ты может быть сказано только всем существом.
Основное слово Я-Оно никогда не может быть сказано всем существом.
* * *
Нет Я самого по себе, есть только Я основного слова Я-Ты и Я основного
слова Я-Оно.
Когда человек говорит Я, он подразумевает одно из них. Я, которое он
подразумевает, присутствует, когда он говорит Я. И когда он говорит
Ты или Оно, присутствует Я одного из основных слов.
Быть Я и говорить Я суть одно. Сказать Я и сказать одно из основных
слов суть одно.
Тот, кто говорит основное слово, входит в него и находится в нем.
* * *
Жизнь человеческого существа не ограничена областью переходных глаголов.
Она не сводится лишь к такой деятельности, которая имеет Нечто своим
объектом. Я нечто воспринимаю. Я нечто ощущаю. Я нечто представляю.
Я нечто желаю. Я нечто чувствую. Я нечто мыслю. Жизнь человеческого
существа не состоит из одного только этого и подобного этому.
Все это и подобное этому составляет царство Оно.
Царство Ты имеет другое основание.
* * *
Тот, кто говорит Ты, не обладает никаким Нечто как объектом. Ибо там,
где есть Нечто, есть и другое Нечто; каждое Оно граничит с другими Оно;
Оно существует лишь в силу того, что граничит с другими. Но когда говорится
Ты, нет никакого Нечто. Ты безгранично.
Тот, кто говорит Ты, не обладает никаким Нечто, он не обладает ничем.
Но он со-стоит в отношении.
* * *
Говорят, что человек, приобретая опыт, узнает мир. Что это означает?
Человек движется по поверхности вещей и испытывает их. Он извлекает
из них знание об их наличном состоянии, некий опыт. Он узнает, каковы
они.
Но не один только опыт позволяет человеку узнать мир.
Ибо, приобретая опыт, человек узнает лишь мир, состоящий из Оно, и Оно,
и снова Оно, из Он, и Он, и Она, и Она, и опять Оно.
Приобретая опыт, я узнаю Нечто.
Ничего не изменится, если к "внешнему" опыту присовокупить
"внутренний", следуя невечному разделению, что коренится в
стремлении рода человеческого лишить тайну смерти ее остроты. Внутренние,
как и внешние, вещи среди вещей!
Приобретая опыт, я узнаю нечто.
И ничего не изменится, если к "явному" опыту присовокупить
"тайный" в той самонадеянной мудрости, которая знает в вещах
их сокрытое, сохраняемое для посвященных, и мастерски орудует ключом.
О таинственность без тайны, о накопление сведений! Оно, оно, оно!
* * *
Приобретающий опыт не сопричастен миру. Ведь опыт "в нем",
а не между ним и миром.
Мир не сопричастен опыту. Он дает узнавать себя, но его это никак не
затрагивает, ибо мир ничем не содействует приобретению опыта и с ним
ничего не происходит.
* * *
Мир как опыт принадлежит основному слову Я-Оно. Основное слово Я-Ты
создает мир отношения.
* * *
Есть три сферы, в которых строится мир отношения.
Первая: жизнь с природой. Здесь отношение колеблется во мраке, не достигая
уровня речи. Творения движутся перед нами, но не могут подойти, и наше
Ты, обращенное к ним, застывает на пороге речи.
Вторая: жизнь с людьми. Здесь отношение открыто и оно оформлено в речи.
Мы можем давать и принимать Ты.
Третья: жизнь с духовными сущностями. Здесь отношение окутано облаком,
но открывает себя, оно не обладает речью, однако порождает ее. Мы не
слышим Ты и все же чувствуем, что нас окликнули, мы отвечаем создавая,
думая, действуя; всем своим существом мы говорим основное слово, не
умея молвить Ты устами.
Как же дерзнули мы включить в мир основного слова то, что лежит за пределами
речи?
В каждой сфере, сквозь все становящееся, что ныне и здесь предстает
перед нами, наш взгляд ловит край Вечного Ты, в каждом наш слух ловит
его веяние, в каждом Ты мы обращаемся к Вечному Ты, в каждой сфере соответствующим
образом.
* * *
Я смотрю на дерево.
Я могу воспринять его как зрительный образ: непоколебимая колонна, отражающая
натиск света, или обильные брызги зеленого на фоне кроткой серебристой
голубизны.
Я могу ощутить его как движение: струение соков по сосудам, которые
окружают сердцевину, нежно удерживающую и провожающую нетерпеливый бег
жизненных токов, корни, вбирающие влагу; дыхание листьев; нескончаемое
со-общение с землей и воздухом – и сокровенное его произрастание.
Я могу отнести его к определенному виду деревьев и рассматривать как
экземпляр этого вида, исходя из его строения и образа жизни.
Я могу так переусердствовать в мысленном отвлечении от его неповторимости
и от безупречности его формы, что увижу в нем лишь выражение закономерностей
– законов, в силу которых постоянное противодействие сил неизменно уравновешивается,
или же законов, в силу которых связь элементов, входящих в его состав,
то возникает, то вновь распадается.
Я могу сделать его бессмертным, лишив жизни, если представлю его в виде
числа и стану рассматривать его как чистое численное соотношение.
При этом дерево остается для меня объектом, ему определено место в пространстве
и отпущен срок жизни, оно принадлежит к данному виду деревьев и обладает
характерными признаками.
Однако по воле и милости может произойти так, что, когда я гляжу на
дерево, меня захватывает отношение с ним, и отныне это дерево больше
уже не Оно. Сила исключительности завладела мной.
При этом, каким бы ни было мое видение дерева, мне нет нужды отрекаться
от него. Ни от чего не должен я отвращать свой взгляд ради того, чтобы
узреть, и ничего из того, что я знаю о нем, я не обязан предать забвению.
Скорее все: зрительный образ и движение, вид и экземпляр, закон и число
– присутствует здесь в неразделимом единстве.
Вся совокупность того, что принадлежит дереву, как таковому, – его форма
и функционирование, его окраска и химический состав, его общение с элементами
и его общение с планетами – все присутствует здесь в единстве целого.
Дерево – это не впечатление, не игра моих представлений, не то, что
определяет мое состояние, но оно пред-стоит мне телесно и имеет отношение
ко мне, так же как и я к нему – только иным образом. Не тщись же выхолостить
смысл отношения: отношение есть взаимность.
Так что же, дерево обладает сознанием, подобным нашему? Опыт ничего
не говорит мне об этом. Но не вознамерились ли вы вновь, – возомнив,
что успех обеспечен, – разложить неразложимое? Мне встречается не душа
дерева и не дриада, но само дерево.
* * *
Если я пред-стою человеку как своему Ты и говорю ему основное слово
Я-Ты, он не вещь среди вещей и не состоит из вещей.
Этот человек не Он или Она, он не ограничен другими Он и Она: он не
есть некая точка в пространственно-временной сети мира, он не есть нечто
наличное, познаваемое на опыте и поддающееся описанию, слабо связанный
пучок поименованных свойств. Но он есть Ты, не имеющий соседства и связующих
звеньев, и он заполняет все поднебесное пространство. Это не означает,
что, кроме него, ничего другого не существует: но все остальное живет
в его свете.
Мелодия не составляется из звуков, стихотворение из слов, а статуя из
форм и линий, их придется разложить и расчленить, чтобы из единства
получилось множество; так же и с человеком, которому я говорю Ты. Я
могу отделить от него тон его волос, или тон его голоса, или тон его
доброты, я должен вновь и вновь делать это; но он уже больше не Ты.
Не молитва во времени, но время в молитве, не жертва в пространстве,
но пространство в жертве, а тот, кто извращает отношение, устраняет
эту действительность; так и человек, которому я говорю Ты, не встречается
мне в каком-либо Где и Когда. Я могу поместить его туда, я должен вновь
и вновь делать это, но это будет уже какой-нибудь Он или какая-то Она,
Оно, но больше не мое Ты.
Пока надо мною простирается небо Ты, ветры причинности смиряются у ног
моих, и вихрь рока стихает.
Я не приобретаю никакого объективного опыта о человеке, которому говорю
Ты. Но я со-стою в отношении с ним, в священном основном слове. Лишь
выходя из него, я опять приобретаю опыт. Опыт есть отдаление Ты.
Отношение может существовать, даже если человек, которому я говорю Ты,
вовлечен в свой опыт и не слышит меня. Ибо Ты больше, нежели опыт Оно.
Ты открывает больше, ему дается больше, чем может изведать Оно. Ничего
неподлинного не проникнет сюда: здесь колыбель Действительной Жизни.
* * *
Вот вечный источник искусства: образ, пред-ставший человеку хочет стать
через него произведением. Этот образ – не порождение души его, но то,
что явилось пред ним, подступило к нему и взыскует его созидающей силы.
Здесь все зависит от сущностного деяния человека: если он осуществит
его, если изречет всем своим существом основное слово явившемуся образу,
то изольется поток созидающей силы, возникнет произведение.
Это деяние заключает в себе жертву и риск. Жертва: бесконечная возможность,
принесенная на алтарь образа. Все, что миг назад, играя, пересекало
перспективу, необходимо искоренить, дабы ничего из этого не проникло
в произведение; так велит исключительность пред-стоящего. Риск: основное
слово может быть изречено только всем существом; кто всецело предается
этому, тот не смеет ничего утаить от себя: произведение – в отличие
от дерева и человека – не допустит, чтобы я искал отдохновения в мире
Оно, произведение господствует: если я не служу ему так, как должно,
оно уничтожится или уничтожит меня.
Пред-стоящий мне образ не откроется мне в объективном опыте, и я не
могу описать его, я могу лишь ввести его в действительность. И все же
он видится мне в сиянии лучей предстоящего яснее всей очевидности изведанного
мира. Не как вещь среди "внутренних" вещей, не как некое отображение,
созданное моим "воображением", но как Настоящее. Образ, будучи
испытанным на предмет его наличия в качестве объекта, "отсутствует",
но что сравнится с ним по силе его присутствия в настоящем? Отношение,
в котором я со-стою с ним есть действительное отношение: он воздействует
на меня, как и я на него.
Творение есть про-изведение, изобретение есть обретение. Созидание формы
есть ее раскрытие: вводя в действительность, я раскрываю. Я перевожу
образ в мир Оно. Завершенное произведение есть вещь среди вещей, как
сумма свойств, оно доступно объективному опыту и поддается описанию.
Но тому, кто созерцает, восприемля и зачиная, оно вновь и вновь может
пред-стоять телесно.
* * *
– Какой же опыт человек получает от Ты? – Никакого. Ибо Ты не раскрывается
в опыте.
– Что же тогда человек узнает
о Ты? – Только все. Ибо он больше не узнает о нем ничего по отдельности.
* * *
Ты встречает меня по милости – его не обрести в поиске. Но то, что я
говорю ему основное слово, есть деяние моего существа, мое сущностное
деяние.
Ты встречает меня. Но это я вступаю в непосредственное отношение с ним.
Таким образом, отношение – это и выбирать и быть избранным, страдание
и действие. Как же действие существа в его целостности, будучи прекращением
всех частичных действий и, следовательно, всех, основанных лишь на их
ограниченности, ощущений действий, должно уподобиться страданию?
Основное слово Я-Ты может быть сказано только всем существом. Сосредоточение
и сплавление в целостное существо не может осуществиться ни через меня,
ни без меня: я становлюсь Я, соотнося себя с Ты; становясь Я, я говорю
Ты.
Всякая действительная жизнь есть встреча.
* * *
Отношение к Ты ничем не опосредовано. Между Я и Ты нет ничего отвлеченного,
никакого предшествующего знания и никакой фантазии; сама память преображается,
устремляясь из отдельности в целостность. Между Я и Ты нет никакой цели,
никакого вожделения, никакого предвосхищения; сама страсть преображается,
устремляясь из мечты в явь. Всякое средство есть препятствие. Лишь там,
где все средства упразднены, происходит встреча.
Перед непосредственностью отношения все опосредующее теряет значимость.
Быть может, мое Ты уже стало Оно для других Я ("объект всеобщего
опыта") или только может им стать – вследствие того, что мое сущностное
деяние исчерпало себя и утратило силу, – все это тоже не имеет значения.
Ибо подлинная граница, разумеется зыбкая и неопределенная, не проходит
ни между опытом и не-опытом, ни между данным и не-данным, ни между миром
бытия и миром ценностей, но она пересекает все области между Ты и Оно:
между настоящим как присутствием и произошедшим объекта.
* * *
Настоящее – не то, что подобно точке, и обозначает лишь мысленно фиксируемый
момент завершения "истекшего" времени, видимость остановленного
течения, но действительное и наполненное настоящее есть лишь постольку,
поскольку есть действительность протекания настоящего, встреча и отношение.
Настоящее возникает только через длящееся присутствие Ты.
Я основного слова Я-Оно, т.е. Я, которому не пред-стоит телесно Ты,
но, окруженное множеством "содержаний", обладает лишь прошлым
и не имеет настоящего. Иными словами: в той мере, в какой человек удовлетворяется
вещами, которые он узнает из опыта и использует, он живет в прошлом
и его мгновение не наполнено присутствием. У него нет ничего, кроме
объектов; они же пребывают в прошедшем.
Настоящее не мимолетно и не преходяще, оно перед нами, ожидающее и сохраняющее
себя в длительности. Объект – это не длительность, но остановка, прекращение,
оторванность, самооцепенение, отделенность, отсутствие отношения, отсутствие
присутствия.
Пред-стояние духовных сущностей проживается в настоящем, обстояние объектов
принадлежит прошлому.
* * *
Эта укорененная в самом основании сущего двойственность не преодолевается
и обращением к "миру идей" как к некоему третьему, стоящему
над противопоставлением. Ибо я говорю не о чем ином, как о действительном
человеке, о тебе и обо мне, о нашей жизни и о нашем мире, не о Я самом
по себе и не о бытии самом по себе. Но для действительного человека
подлинная граница пересекает и мир идей.
Разумеется, тот, кто живет в мире вещей и довольствуется их использованием
и приобретением опыта, сооружает себе с помощью идей пристройку или
надстройку, где обретает убежище и успокоение перед надвигающейся пустотой
недействительности. Свое будничное платье – форму заурядной повседневности
– он оставляет на пороге, облачается в льняные одежды и услаждает себя
созерцанием изначально сущего или долженствующего быть, которому жизнь
его никак не сопричастна. Не менее приятно и проповедовать те истины,
которые открылись ему в созерцании.
Но Оно-человечество, воображаемое, постулируемое и пропагандируемое,
не имеет ничего общего с воплощенным в жизненной действительности человечеством,
которому человек говорит истинное Ты.
Самый благородный замысел есть фетиш, самый возвышенный образ мыслей
порочен, если он основан на возвеличивании мнимого. Идеи не витают над
нами и не обитают у нас в голове; они среди нас, они подступают к нам.
Достоин жалости тот, кто оставляет неизреченным основное слово, но презрен
тот, кто, обращаясь к идеям, вместо основного слова называет какое-либо
понятие либо пароль, будто это их имя!
* * *
То, что непосредственное отношение включает в себя воздействие на пред-стоящее,
очевидно в одном из трех примеров: сущностное деяние искусства определяет
процесс, в котором образ становится произведением. В-отношении-пред-стоящее
осуществляется благодаря встрече, через которую оно входит в мир вещей,
чтобы бесконечно действовать, бесконечно становиться Оно, но также бесконечно
становиться снова Ты, воодушевляя и воспламеняя. Пред-стоящее "воплощается":
плоть его исходит из потока настоящего, не ограниченного пространством
и временем, на берег ставшего.
Не столь очевидно значение воздействия в отношении к Ты-человеку. Сущностный
акт, устанавливающий здесь непосредственность, обычно понимается чувственно
и тем самым превратно. Чувства сопровождают метафизический и метапсихический
факт любви, но они не составляют его. И чувства эти могут быть самыми
разными. Чувство Иисуса к одержимому отличается от его чувства к любимому
ученику, но любовь одна. Чувства "имеют", любовь же приходит.
Чувства обитают в человеке, человек же обитает в своей любви. Это не
метафора, а действительность: любовь не присуща Я таким образом, чтобы
Ты было лишь ее "содержанием", ее объектом; она между Я и
Ты. Тот, кто не знает этого всем своим существом, не знает любви, хотя
и может связывать с ней те чувства, которыми он наслаждается, которые
переживает, испытывает, выражает. Любовь есть охватывающее весь мир
воздействие. Для того, кто пребывает в любви и созерцает в ней, люди
освобождаются от вовлеченности в сутолоку повседневного. Добрые и злые,
мудрые и глупые, прекрасные и безобразные, все они становятся для него
Ты – разрешенными от уз, исшедшими, уникальными и в отношении к нему
сущими. Чудесным образом вновь и вновь возрождается исключительность
– и он может оказывать воздействие, помогать, исцелять, воспитывать,
возвышать, избавлять. Любовь есть ответственность Я за Ты: в ней присутствует
то, чего не может быть ни в каком чувстве, – равенство всех любящих,
от наименьшего до величайшего и от того, кто спасся и пребывает в блаженном
покое, и чья жизнь заключена целиком в жизни любимого человека, до того,
кто весь свой век пригвожден к кресту мира, кто отважился на неимоверное:
любит этих людей.
Пусть же останется в тайне значение воздействия в третьем примере, показывающем
тварь и ее созерцание. Верь в простую магию жизни, в служение во вселенной,
и ты уяснишь себе, что означает это упорное ожидание, этот ищущий взгляд,
"вытянутая шея" твари. Всякое слово об этом было бы ложным,
но взгляни: вокруг тебя живые существа – к какому бы из них ты ни приблизился,
ты приближаешься к сущему.
* * *
Отношение есть взаимность. Мое Ты воздействует на меня, как и я воздействую
на него. Наши ученики учат нас, наши создания создают нас. "Злой"
преображается в несущего откровение, когда его касается священное основное
слово. Как нас воспитывают дети, как нас воспитывают животные! Мы живем
в потоке всеохватывающей взаимности, неисследимо в него вовлеченные.
* * *
– Ты говоришь о любви, словно это единственное отношение между людьми;
но, по справедливости, имеешь ли ты право брать ее хотя бы в качестве
примера, есть ведь и ненависть?
– До тех пор, пока любовь "слепа" и не видит существа в его
целостности, она еще поистине не подчинена основному слову отношения.
Ненависть по природе своей слепа; ненавидеть можно лишь часть существа.
Тот, кто видит существо в его целостности и вынужден отвергнуть его,
уже не там, где царит ненависть, а там, где возможность говорить Ты
зависит от человеческой ограниченности. Бывает, что человек не может
пред-стоящему человеческому существу сказать основное слово, всегда
включающее в себя подтверждение сущности того, к кому оно обращено,
и он должен отвергнуть или самого себя, или другою; это преграда, у
которой вхождение-в-отношение познает свою относительность, устранимую
лишь вместе с этой преградой.
И все же тот, кто ненавидит непосредственно, ближе к отношению, нежели
тот, кто без любви и без ненависти.
* * *
Но в том и состоит возвышенная печаль нашей судьбы, что каждое Ты в
нашем мире должно становиться Оно. Таким исключительным было присутствие
Ты в непосредственном отношении: однако, коль скоро отношение исчерпало
себя или стало пронизано средством, Ты становится объектом среди объектов,
пусть самым благородным, но – одним из них, определенным в границе и
мере. Творчество – это в одном смысле претворение в действительность,
в другом – лишение действительности. Истинное созерцание недолговечно:
сущность природы, которая только что открывалась в тайне взаимодействия,
теперь снова поддается описанию, расчленению, классификации. Теперь
– это точка пересечения многообразных законов. И сама любовь не может
удержаться в непосредственном отношении; она продолжает существовать,
но в чередовании актуальности и латентности. Человек, который только
что был уникальным и несводимым к отдельным свойствам, который не был
некоей данностью, а только присутствовал, не открывался объективному
опыту, но был доступен прикосновению, – этот человек теперь снова Он
или Она, сумма свойств, количество, заключенное в форму. И я опять могу
отделить от него тон его волос, его речи, его доброты; но до тех пор,
пока я могу сделать это, он уже не мое Ты и еще не стал им.
В мире каждое Ты в соответствии со своей сущностью обречено стать вещью
или вновь и вновь отходить в вещность. На языке объектов это звучало
бы так: каждая вещь в мире может или до, или после своего овеществления
являться какому-либо Я как его Ты. Но этот язык ухватывает лишь край
действительной жизни.
Оно – куколка, Ты – бабочка. Но это не всегда последовательно сменяющие
друг друга состояния, напротив, часто это сложный и запутанный процесс,
глубоко погруженный в двойственность.
|
|
|
Домой 
Новости 
Книги
Словарь
Поиск
Связь