Клайв Льюис

Кружной путь или блуждания паломника

Реальность.ru / Книги / Клайв Льюис / Кружной путь или блуждания паломника

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

КНИГА ВОСЬМАЯ

ТУПИК

Необразованные люди отнюдь не лишены ума и сметливости,
когда речь идет о них самих или о том, что рядом,
но они неспособны к отвлеченному.
Все для них – под рукою, а не у края небес.

Хэзлитт

ГЛАВА 1

Два максималиста

Гуляя под вечер на лугу, Джон увидел Виртуса, который был очень бледен и едва волочил ноги.

– Ты ходишь? – вскричал Джон. – Ты прозрел?

– Да, – тихо ответил Виртус. – Кажется, прозрел, – и он, тяжело дыша, оперся о посох.

– Тебе плохо? – спросил Джон.

– Я еще не окреп. Ничего, сейчас отдышусь.

– Присядем, – сказал Джон. – Отдохнешь, и пойдем к дому.

– Я туда не пойду.

– Не пойдешь? Но ты еще не можешь идти дальше!

– Да, не могу. Однако я должен идти.

– Куда же? Неужели ты надеешься перебраться через Ущелье? Неужели ты не поверил мистеру Мудру?

– Верю. Потому и ухожу.

– Нет, постой, – сказал Джон. – Объясни, в чем дело.

– Разве ты не слышал? – спросил Виртус, как бы теряя терпение. – Помнишь, что он говорил о правилах?

– Конечно, – отвечал Джон.

– Ну вот, он вернул их мне. Этой -загадки больше нет. Правила надо выполнять, как я и думал.

– И что же?

– Неужели ты не понимаешь, что из этого следует? Вспомни, правилам противилась моя тленная, здешняя природа. Значит, правила не велят оставаться здесь. Вот этот «я», нынешний «я» – враг мне истинному. Если Хозяин – это Дух, то по cю сторону Ущелья и есть черная яма.

– Как раз наоборот, – сказал Джон. – Скорей этот мир – замок Хозяина. Все – в Его сознании, значит – все благо. Вспомни: красота мира – лишь видимость, но мир от этого еще прекрасней. Согласен, правила есть, слушаться их нужно. Теперь я сильнее в это верю, но следовать им мне... ну, легче, что ли. Или проще.

– Что ты говоришь! – вскричал Виртус. – Куда труднее! А я-то, дурак, думал, что есть невинные радости! Словно хоть что-то невинно для нас, если сама наша жизнь – падение!

– Виртус, какая странная мысль! Мистер Мудр научил меня другому. Я как раз думал, сколько во мне еще пуританского. Ведь природа – отражение Единого, и глупейшее из наших удовольствий так же нужно Ему, как высокий подвиг. Я вижу теперь, что в Абсолюте просветляется любое пламя, даже плотская страсть.

– Можно ли оправдать даже самую скудную, самую простую еду?

– В сущности, Лирия права...

– Этот Лют гораздо умнее, чем кажется...

– Конечно, кожа у нее темновата. Но разве не все цвета входят в спектр?

– Разве каждый цвет – не плод разложения сияющей белизны?

– То, что мы зовем злом – лишь составная часть добра. Даже самый тяжкий наш грех...

– То, что мы зовем праведностью – просто мерзость. Ты глуп, Джон, и я от тебя уйду. Я удалюсь в горы, где ветер холоднее, земля тверже и тяжелее жизнь. Мне еще придется побыть частицей темной тучи, застилающей свет, но я постараюсь, чтобы эта частица стала почти прозрачной. Пусть тело мое искупает грех жизни. Самый строгий пост, ночные бдения...

– Ты сошел с ума? – вскричал Джон.

– Я исцелился, – отвечал Виртус. – Что ты смотришь на меня? Я знаю, что бледен и тяжело дышу. Тем лучше! Болезнь выше здоровья, ибо она хоть немного приближает к Духу.

– Зачем нам уходить из этой милой долины? – начал Джон, но Виртус прервал его.

– Нам? Я тебя не зову. Не тебе спать на терниях и питаться акридами.

– Неужели ты хочешь покинуть меня? – спросил Джон.

Виртус громко хихикнул.

– Дружба, привязанность, как их там – это самые крепкие цепи. Они держат нас здесь. Только дурак, умерщвляя плоть, даст пировать душе. Надо отдать не какие-то радости, а все!

Он встал пошатываясь, и направился к Северу. Раза два он чуть не упал. Одной рукой он держался за бок, словно ему было больно.

– Зачем ты идешь за мной? – сказал он. – Уходи.

Джон остановился, испугавшись его голоса; и снова побрел за ним. Наконец Виртус поднял

камень.

– Уходи! – крикнул он. – Я и сам себе враг, кто же мне ты?

Джон пригнулся, камень в него не попал, и я увидел, как они идут один за другим, и Виртус иногда кричит и швыряет камни. Наконец расстояние между ними стало таким, что ни камень, ни голос не могли одолеть его.

ГЛАВА 2

Джон не может вернуться

И Джон увидел, что долина стала уже, края ее – круче, расщелина – шире. Собственно, он шел по узкой полосе, как бы по выступу в глубине Ущелья.

Наконец дорогу эту перегородил кусок скалы. Виртус стал карабкаться вверх, тяжело дыша (теперь Джон был к нему ближе). Как-то раз он чуть не упал (Джон увидел кровь на скалах), но полез дальше и вскоре выпрямился, отирая пот. Постояв немного, он что-то крикнул и покатил вниз валун; когда же грохот утих, Виртуса не было видно.

Джон опустился на камень. Трава здесь росла скудно – такую траву любят овцы, – долина исчезла из вида, и Джону очень хотелось вернуться. Он был смущен и опечален, и боялся снова встретить обезумевшего друга.

«Отдохну, – думал он, – и пойду обратно. Доживу жизнь, как смогу». И тут кто-то окликнул его. Оттуда, где недавно стоял Виртус, спускался человек.

– Твой друг уже там, – сказал он. – Может, и ты поднимешься?

– Он сошел с ума, – сказал Джон.

– Не больше, чем ты, – сказал человек, – и не меньше. Оба вы исцелитесь, если будете держаться вместе.

– Мне не вскарабкаться на скалу, – сказал Джон.

– Я дам тебе руку, – сказал человек, подошел поближе и протянул руку. И Джон побледнел, и голова у него закружилась.

– Сейчас или никогда, – сказал человек. И Джон стиснул зубы, и схватил его руку, и задрожал, но вырваться не мог, да и были они так высоко, что один бы он не вернулся. Наконец Джон упал ничком в траву, а когда он отдышался, человека нигде не было.

ГЛАВА 3

Джон забывает о себе

Джон огляделся и задрожал. О том, чтобы спуститься, не могло быть и речи. «Однако и удружил он мне!» – подумал Джон. Над ним громоздились какие-то скалы, а лежал он на небольшом выступе, поросшем травою. Сердце у него упало, но он постарался вспомнить наставления мистера Мудра. «Это я сам, – сказал он себе, – я сам, Великий Дух, веду меня, раба. Какое мне дело, упадет этот раб или нет? Не он реален, а я... я... Я!» Однако он ощущал себя столь непохожим на Вечного Духа, что никак не мог называть его местоимением первого лица. «Ему-то что! – продолжал Джон, – а вот помог бы мне!.. Помог бы, а? Помоги, помоги, помоги!»

И только он произнес (кстати, вслух) эти слова, как новый ужас охватил его. Он вскочил, дрожа еще сильнее.

– Да я молюсь! – крикнул он. – Опять этот Хозяин! Опять эта яма, и правила, и рабство! Меня поймали! Кто мог подумать, что старые пауки сплетут такую тонкую сеть?

Этого он вынести не мог, и тут же сказал себе, что выразился иносказательно. Даже мистер Мудр признавал, что Матушка и управители являют истину в картинках. Без метафор не обойдешься. «Главное, – думал он, – помнить, что это метафоры, и не более того».

ГЛАВА 4

Джон обретает голос

Мысль эта утешила его, и он – и решительно, и робко – отправился вдоль по выступу. Узкие места сильно пугали его, и вскоре он понял, что не может ступить и шагу, не думая об Абсолюте, которого так почитает мистер Мудр. Иначе воля его не слушалась; лишь из этого необъятного сосуда он черпал хоть какое-то мужество. Он твердил себе, что, собственно, он сам и есть Абсолют, но не весь, и сейчас обращается к той, другой Его части. Естественно, что ее он называет на «ты». Метафора, конечно... то есть, не только метафора... Ни в коем случае нельзя это путать с мифическим Хозяином... Как об этом ни думай, все будет не совсем то.

И тут с Джоном случилось нечто странное – он запел. Песню его я запомнил не всю, но начиналась она словами:

«Услышь мой крик, послушай мою мольбу! От конца земли взываю к тебе в унынии сердца моего:

Возведи меня на скалу, для меня недосягаемую... 17

И слова эти придумал он сам.

Услышав себя, он испугался еще больше. День склонялся к вечеру, на узком выступе стало почти темно.

ГЛАВА 5

Сколько стоят пища и питье

Джону было страшно, и очень хотелось есть, и очень хотелось пить. И мне приснилось, что к нему подошел человек и сказал:

– Ночь ты проведешь тут, но я принес тебе хлеба, а в десяти шагах бьет родник. Доползи до него.

– Я не знаю вашего имени, – отвечал Джон, – и не вижу лица, но я благодарю вас. Не поедите ли и вы со мной?

– Я не голоден, – сказал человек. – Сейчас я уйду, только дам тебе совет. Выбирай: или то, или это.

– Что вы хотите сказать?

– Ты остаешься жив лишь потому, что молишь и просишь кого-то, называя его разными именами. А сам себе ты твердишь, что это – просто метафоры.

– Я ошибся?

– Может, и нет. Но играй честно: если Его помощь – не метафора, не считай метафорой и правила. Если Он отвечает на твой зов, значит, Он может говорить и Сам, без просьб. Если ты вправе к Нему воззвать, и Он вправе обратиться к тебе.

– Кажется, я понял. Вы хотите сказать, что я – не свой, что надо мною все же есть Хозяин?

– Пусть так. Чем же это плохо? Ты слышал от Мудра, что правила – и твои, и не твои. Разве ты не собирался выполнять их? А если собирался, тебе же лучше, если Кто-то поможет.

– Да, – сказал Джон. – Кажется, вы меня поймали. Наверное, я все же не собирался выполнять их... или не всегда... или не до конца. Но в каком-то смысле собирался. Знаете, когда занозишь палец, и хочешь вынуть занозу, и боишься. Совсем другое дело – пойти к доктору, чтобы он вынул ее, когда ему вздумается.

Человек засмеялся.

– Вижу, ты хорошо меня понял, – сказал он. – Главное, вынь занозу.

И снова ушел.

ГЛАВА 6

Поймали!

Джон легко отыскал родник и, напившись, присел поесть. Хлеб был пресноват, и вкус его показался Джону знакомым. Он так устал, что почти и не думал о недавней беседе. Слова незнакомца лежали на дне его души холодным комком, но в голове мелькали Виртус, утесы, скалы, забота о завтрашнем дне, а больше всего – радость от того, что он сыт и может никуда не идти. И он крепко заснул.

Утром он вскочил в неописуемом страхе. Синее небо стерегло его, скалы ограждали, словно стены темницы, тропа указывала единственный путь. Хозяин настиг его и заполнил мир всплошную. Он распоряжался, Он приказывал, и уйти от Него нельзя было даже на краю света, что там – даже за этим краем! Значит, и впрямь, все – это Он, а ты снова в рабстве, тебя не оставят в покое, тебе не положено ни одного своего угла. И Джону показалось, что он – крошечное насекомое, которое поймал и рассматривает в лупу великан.

Однако он умылся, и попил воды, и пошел вперед. Шел он целый день, хлеб придал ему силы. Смотрел он вбок, на отвесный склон, чтобы не взглянуть вниз, и много думал. Он думал о том, что надо будет проститься с островом, ибо даже если такое место существует, нельзя тратить душу на поиски. Но это его не очень опечалило – он тосковал теперь скорее по Кому-то, а не по чему-то. Утешал он себя и тем, что Хозяин, конечно, совсем не такой, как говорили управители, поскольку человек не может создать Его правильный образ.

ГЛАВА 7

Отшельник

Джон услышал негромкий звон, и взглянул, и увидел часовенку в пещере, и отшельника по имени Историй, такого худого и старого, что руки его были прозрачны.

– Зайди ко мне, сын мой, – сказал отшельник, – и поешь, и попей, а тогда продолжай свой путь.

Джону было отрадно услышать человеческий голос среди этих скал, и он вошел в пещеру. Отшельник дал ему воды и хлеба, а сам только выпил немного вина.

– Куда ты идешь, сын мой? – спросил он.

– Мне кажется, отец, я иду, куда не хочу, – отвечал Джон, – ибо искал я остров, а нашел Хозяина.

Отшельник смотрел на него, то ли кивая, то ли трясясь от старости.

– Снобы правы, – продолжал Джон, как бы думая вслух, – и бледные братья правы, миру не утолить моей жажды, и остров – одно мечтание. Но я забыл, отец, что ты не знаешь этих людей.

– Я знаю всю страну, – сказал отшельник. – Где они живут?

– К Северу от дороги. Снобы – на земле Маммона и Духа Времени, бледные – перед самыми горами, в Краю Твердолобых.

– Я бывал там нередко в молодые годы. Скажи мне, держатся ли они своих прежних обычаев?

– Каких же именно?

– Смотря по тому, кто на чьей земле. Когда свернешь с дороги к Северу, по правую руку будут Маммон и этот Дух, и еще кое-кто, а по левую, у самых гор, две девицы, как же их звали... ах, да, Спесильда и Профанна. Девицы эти вводили у себя странные обычаи. Многих тамошних жителей я перевидел – и стоиков, и манихеев, и спартанцев, многих. То они вздумают, что есть вредно; то их няньки, выливая воду, выбрасывают и младенца; то они увидят лисицу без хвоста и рубят хвосты собакам, лошадям и коровам. Помню, никак не могли решить, что же отрубить людям, пока один не догадался отрезать всем носы.

Но самый главный их обычай – такой: они не исправляют, а уничтожают. Грязную тарелку они не моют, а бьют; грязное белье не стирают, а сжигают.

– Да это же очень дорого!

– Конечно. Но они живут за счет своих соседей.

– Должно быть, они – богатые люди.

– Еще бы! Очень богатые. Не припомню, чтобы там селился хоть один бедный человек. Когда простые люди сбиваются с дороги, их тянет к Югу. А туда, к горам, переходят чаще всего с земель Маммона. Наверное, твои бледные – покаявшиеся Снобы.

– Скажи мне, отец, почему они так странно ведут себя?

– Ну, прежде всего, – они очень мало знают. Они не бывают нигде, ничему не учатся. Они не слышали даже, что есть другие земли, непохожие на Шумигам и на Гнуснополь – разве что до них дойдут смутные слухи об южных болотах, и они решат, что к Югу от них одни болота и есть. Они и хлеба не едят поэтому. У Маммона им попадались или белые булки, лишенные вкуса, или пирожные с кремом, которые привозят с Юга; но им и в голову не приходит зайти на любую ферму у дороги и попробовать свежего хлеба. Дети напоминают им о мерзостях маммоновых блудниц, но им и в голову не приходит пойти и посмотреть, как играют на лугу сыновья и дочери живущих при дороге. Что же до носов, в их краю и нюхать нечего, а у Маммона – или вонь, или ароматы. Вот они и не видят, зачем человеку нос, хотя у дороги стоят стога сена.

– Скажи мне, отец, – спросил Джон, – есть ли на свете мой остров?

– Это долгий рассказ, – отвечал отшельник. – Начинается дождь, идти тебе нельзя, так что – послушай.

Джон выглянул из пещеры. Стог сена стал темным, и теплый дождь струился с небес.

ГЛАВА 8

Рассказ отшельника

Когда Джон уселся рядом с ним, отшельник сказал:

– Рассуждая об острове, они ошибаются точно так же. Что они сказали тебе?

– Что это выдумка лорда Блазна, а его подкупили темнокожие девушки, – отвечал Джон.

– Бедный Блазн! Они к нему несправедливы. Не так уж он плох, только идти к нему надо не за наслаждением. Если ты, наслаждения ради, будешь снова и снова слушать его песни, что останется тебе, как не объятия его дочери?

– Так оно и было, отец. Но никто не верит, что к острову я стремился раньше, чем встретил лорда Блазна, до всякой песни. А они говорят, что остров он выдумал!

– Ничего не поделаешь, темные люди! Если что-то им нравится в их деревне, они считают, что это любили везде и всегда, хотя за пять миль о том и не слыхали. Если им что-нибудь не по вкусу, они назовут это провинциальным, дешевым, отсталым, хотя бы это любили во всем свете.

– Значит, каждого тянет к острову?

– Не всегда это остров, бывает иначе, а некоторых, не совсем здоровых, и вообще никуда не тянет.

– Скажи мне, отец, что же это? Связано ли оно с Хозяином?

– Да, с Хозяином оно связано. Это видно и по плодам: смотри, докуда ты дошел.

– Управители говорят, что Хозяин создал правила.

– Не все управители много бродили. А те, кто бродил, знает, что Он создал далеко не только правила. Какая польза от правил, если не умеешь читать?

– Почти все умеют.

– Но не с самого рожденья. Картинки мы узнаем раньше, чем правила. А неграмотных или полуграмотных на земле гораздо больше, чем ты думаешь.

– Значит, этим людям хватает картинок?

– Не сказал бы. Одни картинки, без правил, опасны; опасны и одни правила. Потому-то лучше всего найти Матушку сразу, и с детства знать то третье, что принес нам Сын Хозяина. Да, лучше всего и не ведать о споре между картинками и правилами. Посланники того, кто враждует с Хозяином, трудятся без устали, и сея неграмотность, и прививая слепоту к картинкам. Даже там, где властвует Матушка, люди могут состариться, не научившись читать. Власть ее всегда на краю гибели, не погибнет никогда.

Вот, например: как только человек снова уйдет от нее к Языкам, Хозяин посылает ему картинки, порождая в нем сладостную тоску, и приводит к Матушке, как привел когда-то не нынешний, захудалый, а тот, благородный народ Языков. Другого пути им нет.

– Что же это за народ? – спросил Джон.

– Я забыл, что ты побывал не везде. Должно быть, ты не посетил их страну – теперь она невелика – хотя душа твоя всегда жила в ней. Самое странное в ней, что там не слыхали о Хозяине.

– Многие не слыхали о Нем.

– Нет, многие не хотят о Нем слышать. Однако для этого надо по меньшей мере слышать о Нем. А Языкам никто не сказал или сказал так давно, что они забыли. Понимаешь, враг Хозяина занял у них Его место и зорко следит, чтобы слухи не просочились к ним.

– Что ж, уследил он?

– Нет. Обычно считают, что уследил, но ошибаются. Обычно считают, что ему удалось обмануть тамошних жителей ложными слухами. Но я бывал в той стране, и не думаю, что это так просто. На самом деле Хозяин многое им сообщил.

– Что же именно?

– Понимаешь, Языки неграмотны, потому что враг Хозяина сразу закрыл там все школы, когда завоевал их страну. Но картинки у них были. Как только ты сказал про остров, я сразу понял, о чем идет речь; я много раз видел его на картинках.

– Что же делали эти Языки?

– Почти то же самое, что и ты. Картинка пробуждала в них мечту. Потом они совершали много ошибок, пытаясь поймать ее. Если это им не удавалось, они создавали ее подобие. Если удавалось, они тщились получить от нее наслаждение. Да ты и сам все это знаешь.

– Конечно!.. А что бывало дальше?

– Они выдумывали рассказы о картинках и старались в них поверить. Они кидались к темнолицым девушкам, убеждая себя, что только это им и нужно. Они уходили далеко на Юг, в Черномагию. Они совершали много нелепостей и непотребств; но, куда бы они ни зашли, Хозяин находил их. Когда Его картинки стирались и блекли, он посылал им новые, и прежние выдумки становились пресными. Когда им казалось, что с них достанет похоти и ведовства, возвращалась старая весть и с нею – старое томленье.

– Да, я знаю. А потом все сначала.

– Вот именно. Но были и грамотные. Ты слышал об овечьем стаде?

– Я надеялся, что ты не заговоришь о нем! Да, слышал от управителей. Наверное, это было неприятней всего. Сразу ясно, что Овцы – те же самые Языки, только похуже.

– Ты ошибся, – сказал Историй. – Вот и видно, что ты и те, кому ты веришь, мало путешествовали. Ты никогда не был ни в стране Языков, ни в стране Овец. Овцы умели читать, запомни это. И потому Хозяин дал им не картинки, а правила.

– Кому же нужны правила вместо острова?

– Спроси, кому нужна стряпня вместо обеда. Разве ты не видишь, что Языки начали не с того конца, как ленивые ученики, балующиеся риторикой раньше грамматики? У них были картинки для глаз, а не тропы для ног, и потому многие из них только и могли, что томиться, и развращать мечтой воображенье, и просыпаться в унынии. Ведь их землей правил враг. Овцами правил Хозяин. Он проложил тропы. Если ноги идут, куда надо, и руки, и голова движутся туда же. А руки и голова под ногами не властны.

– Ты так много знаешь, отец, – сказал Джон, – что я не стану спорить. Но сам я слышал другое. Я слышал, что многие Языки далеко зашли.

– Да, они пришли к Матушке. Я это не раз видел. Истинные Языки – это те, кто не собьется с дороги и придет к ней. Беда лишь в том, что истинных Языков очень мало. Как же иначе? Ты знаешь сам, сколько миражей на этом пути. Тысячи тропок ведут в тупик, и лишь одна – к дому.

– Разве Овцы не так же плохи на свой лад? Разве они не упрямы, не жестоки,

не узки?

– Дорога всегда узка. Они нашли ее, огородили, они ее чинили и чистили. Но не думай, что я противопоставляю их Языкам. Истина в том, что и те, и эти – лишь половина человека, и они не могли исцелиться, пока Сын Хозяина не сочетал их навек. Не исцелишься и ты, пока не догонишь того, кто спал у меня прошлой ночью.

– Виртус был у тебя? – воскликнул Джон.

– Да. Он не назвался, но я узнал его. Мы дружили с его прадедом, тот был из Овец. Ты ничего не добьешься без него, он – без тебя.

– Я рад бы, – сказал Джон, – но он очень сердится, и я боюсь к нему подойти. Если он и помирится со мной, мы снова повздорим, так у нас бывало много раз.

– Самим вам не помириться, вас помирит лишь третий.

– Кто же?

– Тот, Кто помирил Языков и Овец. Чтобы найти Его, надо довериться Матушке.

– Дождь стал еще сильнее, – сказал Джон, выглянув из пещеры.

– Он будет лить до утра, – сказал отец Историй. – Останься до утра и ты.

ГЛАВА 9

Остров

– Я вижу, – сказал Джон, – что это сложней, чем думают и Снобы, и Бледные Братья. Но насчет острова они правы. Судя по тому, что ты сказал мне, мечтать о нем очень опасно.

– Все опасно для нас, арендаторов, – сказал Историй.

– Знаешь, что случается с теми, кто учится бегать на коньках и решает никогда не падать? Падают они ровно столько же, сколько другие, а кататься никогда не научатся.

– Ты же сам говорил, что Языки начали не с того конца!

– Да, говорил. Но если ты принадлежишь к ним от рожденья, по природе, выбора у тебя нет. Лучше начать с другого конца, чем не начинать никак. Языков гораздо больше, чем Овец. Ко многим первой приходит картинка; и те, кто пытаются ее не видеть – стоики, ригористы, люди без дураков – просто подыгрывают врагу, сами того не зная.

– Какие еще бывают картинки?

– Самые разные. Некоторые видят прекрасные существа, некоторые – дивные пейзажи. Самое удивительное было в краю, который зовется Средневековия. Поистине, Хозяин превзошел Самого Себя! И Ему приходится хитрить, иначе врага не обманешь. Край этот заселили колонисты из Языков, когда у них на родине враг обратил все стремленья в плотскую похоть. Бедные колонисты до того дошли, что, помечтав с минуту, видели самых мерзких темнолицых девиц. И Хозяин решился на великий риск – Он послал им картинку, на которой была прекрасная дама. Никто не знал до этого никаких дам, но ведь дама – это женщина, и враг не заметил подвоха. Тут его и подстерегал поистине мастерский выпад: люди просто с ума посходили по этой картинке, и стали слагать дивные песни, и увидели прекрасных дам, которые жили среди них, и любовь к женщине стала на время мечтанием из мечтаний, а не грубым наслаждением. Конечно, игра была опасна – Хозяин почти всегда играет в опасные игры! – и врагу удалось подпортить эту картинку, но не так сильно, как он хотел бы, и не так сильно, как говорят теперь. И раньше, чем враг немного оправился, один из арендаторов сумел, гонясь за этой картинкой, прийти, куда надо. Он написал об этом Комедию, то есть повесть с хорошим концом, и она была так прекрасна, что ее прозвали Божественной.

– А как же лорд Блазн? – спросил Джон. – Когда и почему начал он слагать свои песни?

– Незадолго до того, как я ушел в пещеру, – отвечал Историй. – Тогда он был иным, он очень поглупел с годами. Шумигам еще не построили. У врага были верные арендаторы в том краю, но сам он являлся редко. Мистер Маммон прикупал земли, строил фабрики, лесов и полей становилось все меньше, народ страдал малокровием и сильно горевал. Тогда Хозяин сделал занятнейший ход: послал им картинки тех мест, где они и жили, как бы набор зеркал. Люди заметили красоту пейзажа, как жители Средневековии заметили женщин, и красота эта стала для них тем, чем стал для тебя остров. Они припомнили басни Языков и придали им новый смысл; а поскольку на картинках были и женщины, к ним вернулся и культ влюбленности. Хозяин часто это делает – когда старая весть угаснет, он воскрешает ее в самом сердце новой. Гонясь за новой мечтой, сложили столько песен, что я не все помню, и совершали подвиги, и ошибались, и сбивались с пути, и все-таки нередко приходили домой. Лорд Блазн – один из последних и самых жалких рыцарей этой дамы.

– Я не совсем понял, отец. Что же сделал Хозяин и что сделал враг?

– Ну, как же? Раньше картинка являла то, чего рядом нет, и люди могли творить из нее кумира. На сей раз Хозяин выбил у врага это оружие – люди видели одно и то же и на картинках, и в жизни. Даже недалекий арендатор мог понять, что пейзаж принадлежит ему в том единственном смысле, в каком это слово истинно. Конечно, враг, оправившись, измыслил хитрый ход: именно потому, что пейзаж не может стать далеким кумиром, его легко лишить очарования.

Тягу к нему нетрудно назвать просто удовольствием, которое испытывает на прогулке любой здоровый человек, а потом сказать, что шум подняли на пустом месте. Сам понимаешь, как льстит такое объяснение тем, кто картинок не видел и злится на видевших.

– Теперь мне многое стало ясно, – сказал Джон. – И все же, ты говоришь, что картинки блекнут, их приходится сменять. Быть может, северные братья правы, выметая обломки былых откровений?

– И это ты сказал потому, что мало видел, – ответил старец. – Им кажется, что Хозяин работает, как их фабрики – выдумывает что ни день новые машины взамен старых. Но они совершают две ошибки: во-первых, они и не представляют, как медленно действует Хозяин, как невообразимо редко дарует Он новую весть. Во-вторых, им кажется, что новое вытесняет старое, на самом же деле оно его восполняет. Я не видел ни разу, чтобы человек, высмеивающий и презирающий старую весть, действительно принял другую, новую. Прежде всего, это так долго длится. Помню, Гомер в краю Языков смеялся над картинками, которым предстояло еще веками пленять людей. Помню, Жан де Мэн в Средневековии смеялся над портретами Дамы, когда они еще не очаровали и половины его сограждан. Насмешка не вызвала новой вести, и он никому не помог, кроме врага.

ГЛАВА 10

Копия и подлинник

В пещере долго царила тишина, только шумел дождь, потом Джон сказал:

– И все же... и все же, отец, я боюсь. Мне страшно, что Хозяин хочет от меня совсем не того, чего хочу я.

– Да, не того, и ты это увидишь. Но ты уже понял, что, пока не обретешь, не знаешь и сам, чего хотел.

– Так говорил и мистер Мудр. Да, это я понял. Должно быть, мне страшно вот отчего: а что, если мой остров – не от Хозяина? Что, если на свете есть другая, враждебная Ему красота, и Он не разрешит мне ее коснуться? Как мы докажем, что остров – от Него? Отец Угл считает иначе.

– Ты доказал это сам, своей жизнью. Разве все, что чувства и мечты подсказывают тебе, не оказалось ложным? Разве ты не понял, отрешаясь от них, что стремление твое может удовлетворить лишь Он?

– Но тогда это так... так непохоже на все, что мы знаем о Нем! Признаюсь тебе в том, чего никому не хотел говорить: иногда стремленье мое и впрямь походило на плотскую похоть. Снобы правы, это – физическое ощущение, словно дрожь или голод.

– Знаю, знаю. Бойся этой дрожи, но не слишком. Стремленье твое лишь предвещает то, что ты обретешь. Помню, один мой друг из Средневековии сказал, что тоска души изливается в плоть.

– Он так сказал? Я думал, одни Снобы это знают. Не смейся надо мной, отец, я неучен и слушал тех, кто еще неученей меня.

Дождь ускорил сумерки, стало темно, отшельник зажег лампаду, огонек ее осветил его бледное птичье лицо. Он поставил перед Джоном еду и попросил его поесть и лечь.

– Спасибо, отец, – сказал Джон, – я очень устал. Не знаю, зачем я мучил тебя расспросами про остров. Это давно прошло. Я его и не вижу, и почти не хочу туда.

Старец сидел тихо и едва заметно кивал.

– Скажи, если он от Хозяина, почему он так выдохся? – спросил Джон.

Старец спросил в свой черед:

– Тебе никто не говорил, что стремление твое похоже на влюбленность?

– В каком смысле?

– Будь ты женат, ты бы знал и сам. Сперва – радость, затем – боль, затем – плод. А уж потом – новая радость, иная, чем первая. Ту, первую, удержать нельзя. Непрестанная страсть – мечта блудницы, и пробужденье от нее – отчаянье. Не удерживай первого восторга, он свое сделал. Если манну хранить, она гниет. Но ты уже спишь, и я умолкаю.

И мне приснилось, что Джон лег на жесткое ложе, а отшельник зажег две свечи в глубине пещеры и стал говорить какие-то священные слова.

Реальность.ru / Книги / Клайв Льюис / Кружной путь или блуждания паломника